Неточные совпадения
Пухлый офицер
взял карту
вин и обратился к молоденькому офицеру.
Весело было пить из плоской чаши теплое красное
вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и
взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
— Управитель так и оторопел, говорит: «Что вам угодно?» — «А! говорят, так вот ты как!» И вдруг, с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько
вина выкуривается по именью? Покажите книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!»
Взяли, связали, да в город, да полтора года и просидел немец в тюрьме.
Взял он его про запас, на торжественный случай, чтобы, если случится великая минута и будет всем предстоять дело, достойное на передачу потомкам, то чтобы всякому, до единого, козаку досталось выпить заповедного
вина, чтобы в великую минуту великое бы и чувство овладело человеком.
Катя выпила стакан разом, как пьют
вино женщины, то есть не отрываясь, в двадцать глотков,
взяла билетик, поцеловала у Свидригайлова руку, которую тот весьма серьезно допустил поцеловать, и вышла из комнаты, а за нею потащился и мальчишка с органом.
(Черт
возьми, сколько я пью
вина!)
Самгин попробовал отойти, но поручик
взял его под руку и повел за собой, шагая неудобно широко, прихрамывая на левую ногу, загребая ею. Говорил он сиповато, часто и тяжело отдувался, выдувая длинные струи пара, пропитанного запахами
вина и табака.
Дома Самгин заказал самовар,
вина,
взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел пить чай. Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
Поправив на голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное
вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он
взял бутылку очень холодного пива и жадно выпил ее, стакан за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов говорит...
Тагильский пошевелился в кресле, но не встал, а Дронов,
взяв хозяина под руку, отвел его в столовую, где лампа над столом освещала сердито кипевший, ярко начищенный самовар, золотистое
вино в двух бутылках, стекло и фарфор посуды.
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку
вина и
взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Пошли. В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку
вина, но Спивак
взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал. Есть такие французы? Нет таких французов. Не может быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно своему званию. И — силам. Все ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он подошел к столу,
взял бутылку и, наливая
вино, пробормотал...
Самгин
взял бутылку белого
вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Туробоев посоветовал
взять горячую ванну и выпить красного
вина.
— Деды и отцы учили: «Надо знать, где что
взять», — ворчит Меркулов архитектору, а тот, разглядывая
вино на огонь, вздыхает...
Она теперь только поняла эту усилившуюся к ней, после признания, нежность и ласки бабушки. Да, бабушка
взяла ее неудобоносимое горе на свои старые плечи, стерла своей
виной ее
вину и не сочла последнюю за «потерю чести». Потеря чести! Эта справедливая, мудрая, нежнейшая женщина в мире, всех любящая, исполняющая так свято все свои обязанности, никого никогда не обидевшая, никого не обманувшая, всю жизнь отдавшая другим, — эта всеми чтимая женщина «пала, потеряла честь»!
— Да потому, что это тоже входит в натуру художника: она не чуждается ничего человеческого: nihil humanum… [ничто человеческое… (лат.)] и так далее! Кто
вино, кто женщин, кто карты, а художники
взяли себе все.
Раз я протянул руку к бутылке с красным
вином; рябой вдруг
взял бутылку хересу и подал мне, до тех пор не сказав со мною слова.
Меня даже зло
взяло. Я не знал, как быть. «Надо послать к одному старику, — посоветовали мне, — он, бывало, принашивал меха в лавки, да вот что-то не видать…» — «Нет, не извольте посылать», — сказал другой. «Отчего же, если у него есть? я пошлю». — «Нет, он теперь употребляет…» — «Что употребляет?» — «Да, вино-с. Дрянной старичишка! А нынче и отемнел совсем». — «Отемнел?» — повторил я. «Ослеп», — добавил он.
Вы с морозу, вам хочется выпить рюмку
вина, бутылка и
вино составляют одну ледяную глыбу: поставьте к огню — она лопнет, а в обыкновенной комнатной температуре не растает и в час; захочется напиться чаю — это короче всего, хотя хлеб тоже обращается в камень, но он отходит скорее всего; но вынимать одно что-нибудь, то есть чай — сахар, нельзя: на морозе нет средства разбирать, что
взять, надо тащить все: и вот опять возни на целый час — собирать все!
Он с умилением смотрел на каждого из нас, не различая, с кем уж он виделся, с кем нет, вздыхал, жалел, что уехал из России, просил
взять его с собой, а под конец обеда, выпив несколько рюмок
вина, совсем ослабел, плакал, говорил смесью разных языков, примешивая беспрестанно карашо, карашо.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева
взяла купон, посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с
вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла на нары и стала есть калач.
— Приехала домой, — продолжала Маслова, уже смелее глядя на одного председателя, — отдала хозяйке деньги и легла спать. Только заснула — наша девушка Берта будит меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам велела. Тут он, — она опять с явным ужасом выговорила это слово: он, — он всё поил наших девушек, потом хотел послать еще за
вином, а деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе в номер. И сказал, где деньги и сколько
взять. Я и поехала.
Митя, у которого в руке все еще скомканы были кредитки, очень всеми и особенно панами замеченные, быстро и конфузливо сунул их в карман. Он покраснел. В эту самую минуту хозяин принес откупоренную бутылку шампанского на подносе и стаканы. Митя схватил было бутылку, но так растерялся, что забыл, что с ней надо делать.
Взял у него ее уже Калганов и разлил за него
вино.
Китайцы зарезали свинью и убедительно просили меня провести у них завтрашний день. Наши продовольственные запасы истощились совсем, а перспектива встретить Новый год в более культурной обстановке, чем обыкновенный бивак, улыбалась моим стрелкам. Я согласился принять приглашение китайцев, но
взял со своих спутников обещание, что пить много
вина они не будут. Мои спутники сдержали данное слово, и я ни одного из них не видел в нетрезвом состоянии.
Прибыли мы наконец в Тулу; купил я дроби да кстати чаю да
вина, и даже лошадь у барышника
взял. В полдень мы отправились обратно. Проезжая тем местом, где в первый раз мы услыхали за собою стук телеги, Филофей, который, подвыпив в Туле, оказался весьма разговорчивым человеком, — он мне даже сказки рассказывал, — проезжая тем местом, Филофей вдруг засмеялся.
И ничем его
взять нельзя: ни
вином, ни деньгами; ни на какую приманку не идет.
Взяли с собою четыре больших самовара, целые груды всяких булочных изделий, громадные запасы холодной телятины и тому подобного: народ молодой, движенья будет много, да еще на воздухе, — на аппетит можно рассчитывать; было и с полдюжины бутылок
вина: на 50 человек, в том числе более 10 молодых людей, кажется, не много.
Изверг этот
взял стакан, налил его до невозможной полноты и вылил его себе внутрь, не переводя дыхания; этот образ вливания спиртов и
вин только существует у русских и у поляков; я во всей Европе не видал людей, которые бы пили залпом стакан или умели хватить рюмку.
Наконец Аракчеев объявил моему отцу, что император велел его освободить, не ставя ему в
вину, что он
взял пропуск от неприятельского начальства, что извинялось крайностью, в которой он находился.
— Чего уж хуже! Воли над собой
взять не можешь… Не вели
вина давать — вот и вся недолга!
— Сказывай, подлец, где
вино взял? — кричит она на весь дом.
— Чорт знает, — говорил он смеясь, — улицы у вас какие-то несообразные, а
вино у Вайнтрауба крепкое… Не успел оглянуться, — уже за шлагбаумом… Пошел назад… тут бревна какие-то под ноги лезут… Ха — ха — ха… Голова у меня всегда свежа, а ноги, чорт их
возьми, пьянеют…
После этого мне стоило много труда залучить ее опять, а когда удалось, то я употребил все меры, чтоб растолковать ей, что я сознаю свою
вину и теперь
взял ее только для того, чтобы помириться…
Мышников теперь даже старался не показываться на публике и с горя проводил все время у Прасковьи Ивановны. Он за последние годы сильно растолстел и тянул вместе с ней мадеру. За бутылкой
вина он каждый день обсуждал вопрос, откуда Галактион мог
взять деньги. Все богатые люди наперечет. Стабровский выучен и не даст, а больше не у кого. Не припрятал ли старик Луковников? Да нет, — не такой человек.
— Глиндру
возьмешь, — ворчала Ганна. — В кабаке у Рачителихи в
вине жениха Федорке Ваньку Голого выхлебаешь.
— Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы
взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой
вины у нас людей не лишают свободы.
Но, наконец, убедившись должно быть, что
вина не ее, а гостя, отнял у нее кошелек в котором было рубль с мелочью, и
взял под залог ее дешевенькую шляпку и верхнюю кофточку.
— А так бы думал, что за здоровье господина моего надо выпить! — отвечал Макар Григорьев и, когда
вино было разлито, он сам пошел за официантом и каждому гостю кланялся, говоря: «Пожалуйте!» Все чокнулись с ним, выпили и крепко пожали ему руку. Он кланялся всем гостям и тотчас же махнул официантам, чтоб они подавали еще. Когда
вино было подано, он
взял свой стакан и прямо подошел уже к Вихрову.
— В кабаке! За
вином всего в третий раз с Сарапкой пришли, — тут и захватили, а прочую шайку
взяли уж по приказу от Сарапки: он им с нищим рукавицу свою послал — и будто бы приказывает, чтобы они выходили в такое-то место; те и вышли, а там солдаты были и переловили их.
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь
взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового
вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману. Я посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
— И лесами подобрались — дрова в цене стали. И
вино — статья полезная, потому — воля. Я нынче фабрику миткалевую завел: очень уж здесь народ дешев, а провоз-то по чугунке не бог знает чего стоит! Да что! Я хочу тебя спросить: пошли нынче акции, и мне тоже предлагали, да я не
взял!
«Нет, черт
возьми! — сказал (как сейчас это помню) Петр Бурков, лихой малый и закадычный мой друг, — в таком положении нам, воля ваша, оставаться нельзя; мы, господа, люди образованные, имеем вкус развитой; мы, черт
возьми, любим
вино и женщин!» В это время — может быть слыхали вы? — имел в Петербурге резиденцию некоторый Размахнин, негоциант тупоумнейший, но миллионер.
— Ушли мы отсюда накануне праздника, чуть свет, — рассказывал он мне, — косушку
вина взяли, калачей, колбасы.
— Скоро, пожалуй, и настоящее заведенье откроешь, ученика
возьмешь, — поощрял его Поваляев, — нашему брату и в Москву обшиваться ездить не придется — свой портной будет! А все-таки, друг любезный, елей и
вино разрешить нужно — тогда во всей форме мастеровой сделаешься!
— Изволь, — говорит, — любезный, изволь: я тебе это за твое угощение сделаю; сниму и на себя
возьму, — и с этим крикнул опять
вина и две рюмки.
Взял я и мужикам хорошую лошадь по своим познаниям выбрал, а они мне за это
вина и угощенья и две гривны денег, и очень мы тут погуляли.
«Тьфу ты, — думаю, — черт же вас всех побирай!» — скомкал их всех в кучку, да сразу их все ей под ноги и выбросил, а сам
взял со стола бутылку шампанского
вина, отбил ей горло и крикнул...
— Даже безбедное существование вы вряд ли там найдете. Чтоб жить в Петербурге семейному человеку, надобно…
возьмем самый минимум, меньше чего я уже вообразить не могу… надо по крайней мере две тысячи рублей серебром, и то с величайшими лишениями, отказывая себе в какой-нибудь рюмке
вина за столом, не говоря уж об экипаже, о всяком развлечении; но все-таки помните — две тысячи, и будем теперь рассчитывать уж по цифрам: сколько вы получили за ваш первый и, надобно сказать, прекрасный роман?